Интервью директора ИПНБ РАНХиГС С.Д. Могилевского журналу "Юридический мир" о перспективах высшего образования и подготовке юристов
Интервью с директором Института права и национальной безопасности Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, доктором юридических наук, профессором, заслуженным юристом Российской Федерации Станиславом Дмитриевичем Могилевским.
Корр.— Станислав Дмитриевич, с 1 августа 2021 г. был введен новый порядок защиты кандидатских и докторских диссертаций. Насколько такая инициатива уместна в сфере юриспруденции?
С.Д. — Если иметь в виду ту его часть, которая заключается в том, что в диссертационных советах могут участвовать ученые, имеющие иностранные ученые степени, то в этом нет ничего особенного, даже несмотря на разницу в системе аттестации. За рубежом PhD воспринимается как докторская диссертация, но мы все-таки считаем, что докторская диссертация — это следующий уровень научно-исследовательской деятельности. Поэтому, учитывая, что сейчас допускаются к работе в диссертационных советах российские кандидаты наук, я в этом не вижу никакой дискриминации. Наоборот, я считаю, что это может быть даже интересно. Сам по себе такой допуск только расширяет наши возможности.
Что касается других изменений положения и работы диссертационных советов, то они не такие уж и революционные. В чем тут революция? В том, что вместо девятнадцати человек членов совета стало одиннадцать? Нужно сказать, что наша академия входит в тот пул немногих вузов по России, которые сами создают диссертационные советы и присуждают свои ученые степени. У нас диссертационный совет — пять членов, это минимальное количество, которое может быть увеличено до семи. Мы создаем диссертационный совет именно под конкретную тему диссертации, а не под всю научную специальность. В диссертационном совете, которым я руководил больше пятнадцати лет, было девятнадцать докторов наук. Из них — часть специалистов административного права, часть специалистов информационного права, часть специалистов гражданского права, часть специалистов корпоративного права и т.д. Из этих девятнадцати человек узкими специалистами было два-три человека по каждому направлению. Предоставление возможности деятельности диссертационного совета из одиннадцать человек упростит его формирование. Но, с другой стороны, нам же нужно понимать четко: представленная диссертация действительно ли так хороша, чтобы человек получил степень кандидата или доктора наук? Одно дело, когда из этих одиннадцати членов диссертационного совета один или два разбираются в этой научной теме, а другое дело, когда, как в РАНХиГС, мы формируем диссертационный совет из пяти-семи специалистов по конкретной профильной диссертации. Это позволяет более объективно ее оценить и принять решение, которое, кстати принимается единогласием всех членов диссертационного совета, а не двумя третями от присутствующих, как это определено Положением.
Сейчас прописали большую главу, связанную с принятием решения о лишении ученых степеней. Мы тоже с этим сталкивались, это очень болезненная вещь. По одной диссертации мы приняли решение о лишении степени кандидата наук. Это действительно трагедия для человека. Поэтому четкая детализация, которой раньше не было, позволяет уйти от ошибок.
Также в отношении соискателей было введено требование, касающиеся обязательных публикаций в журналах, входящих в Scopus и Web of Science. Но сегодня мы можем сказать, что правительство России приостановило учет индексации публикаций российских ученых в международных базах данных, по предложению Минобрнауки, до конца текущего года. Как и все вузы, мы продумываем, какие системы индексирования у нас могут быть, в том числе международные. Пытаемся заключать договоры, выстраиваем свои новые рейтинги, в соответствии с теми ситуациями и вызовами, которые на сегодняшний день у нас складываются. Наверное, мы будем повышать максимально рейтинги российских журналов, и именно вопросы цитирования, индексирования в тех или иных системах. Наша задача сейчас — создать систему научного индексирования и наукометрических данных в России, способную составить конкуренцию международным.
Корр. — Как Вы относитесь к бакалаврам направлений, не связанных с юриспруденцией, которые поступают на юриспруденцию в магистратуру?
С.Д. — Я всегда критически относился к этому. Это даже как-то несправедливо по отношению к бакалаврам-юристам, потому что все-таки бакалавриат — это базовое профильное образование. В результате приема на магистерские программы без базового юридического образования у нас всегда возникают проблемы с тем, на какую аудиторию ориентироваться. Если у тебя все юристы-бакалавры, тогда можно проводить совершенно нормальную работу по подготовке магистров. Если у тебя половина имеет базовое профильное образование, а вторая половина — нет, вот здесь и возникает большая проблема для преподавателей по подаче материала. У нас нет аттестационных экзаменов, только защита магистерской диссертации. В связи с этим мы для тех, у кого нет базового образования, разработали специальный адаптационный курс, для того чтобы их чуть-чуть поднять по подготовке к сокурсникам, которые имеют базовое профильное образование.
Применительно к аспирантуре проблема еще более глубокая. Мы не можем принять в аспирантуру бакалавра, который получил юридическое образование первой ступени, а вот магистра, который не имеет профильного юридического образования, — можем. Поэтому я сразу сказал, что у меня достаточно критическое отношение к такому подходу. Мне кажется, что он будет меняться. Посмотрите, например, на законы о статусе судей, о прокуратуре. Некоторые специалисты не могут поступить на работу, если не получат профильное бакалаврское образование и профильное магистерское образование.
Корр. — С 1 марта этого года действует новый порядок зачисления в аспирантуру. По Вашему мнению, изменения в этой сфере помогут привлечь в науку молодых ученых? Какие перспективы у юридических специальностей?
С.Д.— Мой жизненный опыт подсказывает, что привлечение в науку идет не от того, что меняются какие-то правовые нормы, а наступает просто зов времени к этому. Я пережил уже несколько этапов, когда законодательство менялось, но приход в аспирантуру талантливых и интересных ученых с этим никак не был связан. Несмотря на то, что сейчас идет уменьшение количества молодых ученых, которые идут в аспирантуру, мы это уже переживали. В 90-х годах у нас был период сокращения аспирантов. Это было связано не столько с законодательным регулированием, сколько с общей обстановкой, экономической ситуацией, финансовым положением ученых. На данный момент, во-первых, пришло понимание, что аспирантура — это не третья ступень высшего образования. Во-вторых, стало очевидным, что при подготовке аспирантов им не нужно такое количество аудиторных занятий, чтобы написать диссертацию, как это было раньше. Если раньше мы реализовывали программы аспирантуры по федеральным государственным образовательным стандартам, то теперь по федеральным государственным требованиям, а это коренным образом все меняет, потому что возникает индивидуальная траектория ученого-аспиранта. Мы можем больше времени потратить на его научно-исследовательскую составляющую. В связи с этим мы перерабатываем все программы: будет уменьшено количество аудиторных занятий, будет увеличено количество самостоятельной работы и работы с научным руководителем. Здесь играет роль не только сама позиция аспиранта, но и позиция научного руководителя. Она вообще является здесь превалирующей. Как заинтересовать нам научных руководителей? Сейчас вузы не могут в достаточной степени материально заинтересовать научных руководителей. Мы не можем выделять какие-то особенные средства для того, чтобы поддерживать научных руководителей, потому что это связано в том числе с финансовой политикой каждого вуза и с финансовой политикой государства. Мне кажется, здесь было бы интересно провести аналогию с майским указом Президента РФ по поводу установления определенной минимальной оплаты труда преподавателям вузов, когда с 2018 г. размер реальной зарплаты фактически увеличился в 1,4–1,5 раза, а средняя зарплата преподавателей вузов и научных сотрудников была повышена до 200% от средней зарплаты в соответствующем регионе.
Нам нужно нечто подобное делать для научных руководителей, потому что ясно, что на сегодняшний день их стимулирование идет по остаточному принципу. У нас в институте три тысячи студентов и магистров, более четырех тысяч слушателей программ дополнительного профессионального образования и порядка 100 аспирантов и соискателей. Нагрузка на преподавателей большая, но специфика работы научного руководителя аспиранта, определяемая нормативными документами, регулирующими его нагрузку в этой части, заключается в том, что аспиранты взаимодействуют с научным руководителем, так сказать в рамках нагрузки второй половины дня, т.е. фактически эта работа не относится к контактной, что, на мой взгляд, снижает ее значимость. Более того, установленные нормативы нагрузки для научного руководителя в 50 академических часов в год не соответствуют реалиям. Ведь это очень тяжелая работа, потому что это не только постоянное общение с аспирантом, но и изучение всех его материалов, причем ясно, что первые материалы, которые написал аспирант, — это чуть-чуть лучше, чем выпускная работа. С ним нужно все материалы прорабатывать.
Мы надеемся, что при выполнении федеральных государственных требований нам удастся работу научного руководителя приравнять к первой части рабочего времени и изменить установленные нормативы. Кроме этого, мы уже сейчас попытались в рамках занятий с аспирантами усилить работу над тем, как нужно заниматься научно-исследовательской работой, но достаточно часто это воспринимается аспирантами как некие формализованные занятия. Более эффективно это может сделать научный руководитель в процессе индивидуального общения со своим аспирантом в качестве опытного наставника. Если не решить этих вопросов, изменения, касающиеся порядка зачисления в аспирантуру, на мой взгляд, не станут определяющими для привлечения молодых исследователей в науку и увеличения количества защитившихся аспирантов. В этом направлении еще можно отметить ряд позитивных изменений в организации деятельности аспирантуры.
К ним можно отнести изменения в Положении о государственной аккредитации образовательной деятельности, которые правительство опубликовало 7 июля 2021 г. Они вывели аспирантуру из системы государственной аккредитации, которая заменена процедурой лицензирования.
Также, согласно новому порядку, упраздняется диплом об окончании аспирантуры. Для того чтобы получить диплом, достаточно было написать научный доклад, а это далеко не диссертация. Поэтому в дальнейшем на защиту диссертаций выходило чуть больше 10% аспирантов. Сейчас ситуация изменилась, вместо диплома выдают свидетельство.
Кроме этого, изменились и условия предзащиты. Государственная итоговая аттестация меняется на итоговую аттестацию, которая должна оформляться в виде предзащиты, на которой диссертация рассматривается полностью и дается заключение о выполнении диссертационной работы — именно с ним аспирант должен будет пойти на защиту в диссертационный совет.
Если кандидат не пройдет эту процедуру, то ему выдадут справку об окончании аспирантуры. Это жесткая, но абсолютно справедливая позиция.
Корр. — Говоря о создании Юридического факультета имени М.М. Сперанского, на базе которого был позже создан Институт права и национальной безопасности, Вы неоднократно подчеркивали высокое качество и популярность программ института по сравнению с юридическими факультетами других вузов. В чем основные особенности преподавания юриспруденции в РАНХиГС?
С.Д. — Институт права и национальной безопасности включает в себя три факультета — юридический факультет имени М.М. Сперанского, факультет национальной безопасности и факультет таможенного дела. Но базовым являлся именно юридический факультет, потому что из тридцати пяти образовательных программ, которые на сегодняшний день ведет Институт права и национальной безопасности, у нас порядка тридцати программ юридические. Такого количества программ вы не найдете ни в одном юридическом вузе. Мало того, у нас бакалавриат с огромным количеством профилей. Например, недавно открылся новый информационно-правовой профиль (правового обеспечения цифровой экономики), которого ни у кого нет. Плюс к этому у нас есть два юридических специалитета — это «Правовое обеспечение национальной безопасности» и «Судебная и прокурорская деятельность». Если говорить о формах реализации наших программ, у нас есть бакалавриат, специалитет, магистратура, аспирантура, докторантура и дополнительное образование. В год институт обучает порядка четырех тысяч слушателей по программам дополнительного профессионального образования. Мы являемся единственным гражданским вузом, который готовит силовиков. У нас три флагманских направления: борьба с терроризмом, борьба с незаконным оборотом наркотиков и противодействие коррупции.
Второе, что мне дает основание говорить, что у нас очень качественное образование — это преподавательский состав. Когда был принят майский указ Президента РФ, то очень многие вузы, боясь, что они не справятся с финансовой нагрузкой на свои образовательные учреждения, стали уходить от штатного состава преподавателей и набирать почасовиков. Очень удобно с финансовой точки зрения. Это понятно, что когда ты берешь в штат преподавателя, то это большая ответственность для вуза. У нас триста штатных преподавателей, среди которых порядка шестидесяти процентов кандидатов и порядка тридцати процентов докторов. Мне могут возразить, что не всякий доктор — хороший преподаватель. Это можно сказать о любом, но для меня, если человек прошел все этапы научно-исследовательской деятельности и стал не только доктором, но и получил звание профессора, это говорит о многом. Плюс к этому мы никогда не жалели средств на профессиональное материальное обеспечение. Все привыкли, что есть аудитории, столы, стулья, компьютеры, но этого мало для того, чтобы дать профессиональное образование. Поэтому у нас есть учебный зал судебных заседаний, своя криминалистическая лаборатория, без которых невозможно обучение ни юристов, ни специалистов правового обеспечения национальной безопасности, ни экономической безопасности. Это, кстати, и обеспечивает прикладной характер обучения. Видите, мы охватываем даже больший круг наших студентов, нежели только студентов юридического факультета.
Также я считаю, что юристы должны знать как минимум два языка, русский и английский, потому что это дает возможность получать правовые знания не только из российских, но и из зарубежных источников, что, несомненно, позволяет специалисту расширять свой кругозор. Например, реформа корпоративного права, которая началась в 2014 г. и успешно развивается сейчас именно потому, что базировалась на лучшем опыте в этой области в других системах права. Когда специалисты нашего института, как, впрочем, и других вузов, давали предложение нашему правительству, нашим законодателям по внесению изменений, мы использовали зарубежный опыт. Я считаю это абсолютно правильным. Поэтому у нас есть лингафонный кабинет и флагманская программа «Право глобальной интеграции». Английский язык — базовый, но плюс к этому мы даем испанский, немецкий и китайский языки.
Поскольку мы так уверены в качестве своей подготовки, мы фактически всех трудоустраиваем. На мой взгляд, это очень важная и перспективная работа. В Советском Союзе было пятьдесят вузов, которые готовили юристов. Сейчас в России более девятисот вузов, которые готовят юристов. Поэтому неудивительна ситуация, когда выпускник не может найти работу. В нашем институте не менее порядка 93% наших выпускников мы трудоустраиваем. Со второго курса у нас начинаются практики и по желанию стажировки. Система практик и стажировок дает такой результат, что в конечном счете выпускники, еще будучи студентами, находят свое место.
Корр. — Недавно вступил в силу новый ФГОС по направлению подготовки «Юриспруденция» с новыми формами оценки и компетенций обучающихся. Как нововведения отразятся на учебном процессе? Сложно ли будет перейти на новый стандарт?
С.Д. — Наша академия разрабатывает собственные стандарты на основе федеральных государственных образовательных стандартов. В этом году мы защищали на заседании Ученого Совета Академии приоритеты развития Института на 2022 г., и применительно к образовательной деятельности перед нами стоит очень серьезная задача — мы хотим за этот год разработать новые собственные образовательные стандарты так называемого широкого бакалавриата. Что такое широкий бакалавриат? Это когда за время обучения мы можем давать не только несколько квалификаций, но и несколько специальностей. Это значит, что мы можем реализовывать образовательные программы, по окончании которых наши выпускники смогут получать два диплома. В этом отношении для нас широкий бакалавриат крайне важен, потому что он дает возможность в дальнейшем создавать узкопрофильные магистратуры, по которым мы также планируем разработку собственного образовательного стандарта. Что такое узкая магистратура? Когда мы сосредотачиваемся на достаточно узком правовом сегменте. За широкий бакалавриат мы можем давать юридическое образование, но при этом еще и квалификацию экономиста, но, давая базовое образование юриста, мы потом выводим студента на магистратуру узкого профиля, например связанную с контрольно-надзорной деятельностью. Или на освоение программы магистратуры «Юрист корпорации», которая нацелена именно на то, что выпускник потом придет и будет работать корпоративным юристом. В этом отношении узкая магистратура крайне интересна.
Корр. — Последние два года очень остро стоит вопрос преобразования образовательного процесса. Как Институт права и национальной безопасности справляется с новыми вызовами?
С.Д. — Когда мы впервые столкнулись с необходимостью проводить практически все занятия дистанционно, сказать, что мы в полном объеме были готовы к этому, я не могу. Смело могу сказать, что эти два года нас закалили и дали уверенность в том, что это действительно был вынужденный путь, но мы его не закончим с окончанием пандемии. Дистанционное обучение имеет свои недостатки, как, например, отсутствие коммуникации, социального общения между преподавателем и студентом, так как работа через экран имеет свою специфику. Но у него есть и свои плюсы. Оказалось, что на дистанционном обучении у преподавателя организационные, интеллектуальные и физические затраты стали гораздо выше, нежели при работе в аудитории, потому что на каждое занятие он должен четко определить набор раздаточного материала, который должен дать студентам, создать и внедрить в электронном виде банк оценочных средств на проверку сформированности планируемых образовательных результатов (компетенций) по реализуемым в Институте направлений подготовки/специальностям и мн. др. Обратите внимание, если раньше фонды оценочных средств работали на дисциплину, то теперь фонды оценочных средств работают на компетенции. Это совершенно разные подходы, фактически это новый подход к контролю за успеваемостью и, самое главное, понимание студентов того, что мы им даем.
Сейчас мы перешли на смешанную форму работы, когда часть занятий проходит очно, другая дистанционно. Когда пандемия закончится, мы не откажемся от дистанционного обучения совсем, потому что в некоторых ситуациях это удобный формат. Например, при поточных лекциях. В любом образовательном учреждении поточная аудитория, в силу большого количества студентов на курсе, всегда требует разделения курса на несколько потоков, на которых преподают одну и ту же дисциплину разные преподаватели. Дистанционное обучение позволяет читать лекции сразу всему потоку. В этом случае не возникает проблем преподавания разными преподавателями одного и того же курса, что крайне важно для преподавания юридических дисциплин.
У нас появилось много онлайн-лекций. Практически все ведущие кафедры разработали свои онлайн-курсы, которые мы транслируем на филиалы. У академии 54 филиала. Из них порядка 30 филиалов реализуют юридические программы.
С этого года мы даже дипломы выдаем только в электронном виде. Вот вам и реализация цифровизации. Причем всем — и бакалаврам, и специалитету, и по программам дополнительного образования.
Корр. — Насколько принципиально для российского студента иметь опыт учебы или стажировки за рубежом? Стоит ли работодателям рассматривать это как приоритет при выборе кандидатов или студент, который стажировался и учился только в России, не отличается в профессионализме?
С.Д. — Для юристов получение специфических знаний о западных правовых системах — важная вещь, но не базовая. Стоит только задать себе вопрос: много ли юристов, которых мы выпустили, попадает в иностранные юридические фирмы, где потребуются эти знания? Мало. С курса — десять-пятнадцать выпускников. Абсолютная масса студентов идет в российские компании, и для них важно качественное понимание и умение использовать российское законодательство в своей профессиональной деятельности. Что касается того, смотрят ли работодатели, прошел студент западную стажировку или нет, в большинстве случаев не смотрят. Если работодатели обращаются к нам и мы им рекомендуем какого-то студента, — я неоднократно присутствовал на таких собеседованиях — для них важно фактическое знание российского законодательства. Это было характерно и для иностранных компаний. Вот, например, реальный случай. Когда в России открыли филиал британской компании Linklaters, компания стала привозить своих юристов. Им было трудно работать, потому что у нас большая разница между англо-американским и российским правом. Они все время обращались к нам, мы им все время давали каких-то консультантов. В конечном счете Linklaters принял решение об отборе российских юристов в компанию. Соотношение оказалось такое: в число управляющих юристов входила, как правило, половина российских, половина из той страны, где была создана эта компания, а девяносто процентов реальных юристов — это были российские юристы. Скорее всего, работодатель поинтересуется знанием иностранного языка у претендента, но наличие или отсутствие стажировки никак не повлияет на решение о принятии кандидата на работу. Работодатели смотрят на фактические знания, дают время на решение заранее подготовленных кейсов. Кандидаты изучают эти кейсы, дают на них решение. Если работодателя устраивает такое мышление студентов, они их берут.
Корр. — Как Вы относитесь к юридическим клиникам и участию студентов в их деятельности?
С.Д. — В нашем институте есть своя юридическая клиника. Она имеет свою специфику — как любая юридическая клиника, которая бы создавалась в структуре академии. Дело в том, что академия — это закрытое образовательное учреждение. А идея оказания бесплатной юридической помощи заключается именно в том, что ты, имея проблему, можешь обратиться в юридическую клинику вуза, где помощь окажут студенты и кураторы, преподаватели. В таком виде юридической клиники в академии нет, но идея бесплатной юридической помощи реализована другим образом. У нас на сайте есть анкета, где можно задать вопрос, оставить свою электронную почту и получить обратную связь от юридической клиники.
В рамках реализации федеральной программы «Приоритет-2030» мы разрабатываем новую стратегию, связанную с оказанием бесплатной юридической помощи. Сейчас мы как раз занимаемся тем, что заключаем договоры с МФЦ, с коллегией адвокатов о возможности оказания данной помощи на базе МФЦ. Такие программы уже реализованы в ряде субъектов. Данная программа даст возможность студентам при наличии наставников — преподавателя или адвоката — оказать помощь вне стен академии.
Корр. — Как Вы относитесь к программам дополнительного образования в юриспруденции для школьников? Насколько уместны подобные инициативы в рамках среднего общего образования?
С.Д. — Всегда, когда я слышу словосочетание «дополнительное образование», оно никак не ассоциируется со школьниками. При академии есть свой лицей, где мы рассказываем школьникам 9–11-х классов о праве. Перед поступлением они проходят подготовительные курсы, которые вряд ли можно назвать дополнительным образованием.
Я приветствую, например, создание специализированных классов, где школьники смогут глубже погрузиться в конкретную тему. Но это не дополнительное образование, а скорее расширение дисциплин нашего общего среднего образования. Если они будут создаваться, возможно, это поможет школьникам определиться с будущей специальностью. Если спросить любого абитуриента, который поступает в академию, насколько он уверен в том, что он идет правильно, уверенно, к сожалению, ответят единицы.
